Я стоял в широком, прямом коридоре, стены которого были облицованы плитами из дорогого мрамора – светлого, с едва заметным, ласкающим взгляд нежно-розовым оттенком. Высокий потолок было невозможно рассмотреть – ослепительный свет тысяч разнообразных ламп, сгруппированных в сияющие созвездия, надёжно скрывал его пологом, сотканным из белых лучей, однако расстояние до них было настолько большим, что этот свет не слепил глаза, позволяя видеть окружающее во всех деталях. Узкие, трёхметровой высоты двери готической формы были, судя по их виду, сделаны из чистого золота и покрыты сложной, затейливой чеканкой. Плиты мрамора под ногами сверкали чистотой; ни одна соринка не посмела нарушить своим видом их сверкающее великолепие. Где-то вдали звучала музыка.
– Ну, как? Здорово, правда? – шагнув вперёд, Тревор с детским восторгом вглядывался мне в лицо. Ему не терпелось узнать моё мнение.

Невыносимо хотелось пива.
Часов у Муравьева давно не было, но прошел младшеклассник с рюкзачком , значит, около восьми. Взгляд упал на номер Хонды, стоящей во дворе. Последние цифры – год его рождения, может быть, это - знак.
Коваленко уже открывал дверь Хонды, когда услышал:
- Доброе утро. – рядом с ним стоял алкаш в мятом плащике.
- Чего тебе?
- Хочу предложить талисман, реликвию, которая хранится в нашей дворянской семье со времен Ивана Грозного. – он вынул из кожаного кисета предмет светлого дерева неправильной, как у морской гальки, формы.
- Открывается здесь,- алкаш раскрыл футляр. Внутри на голубом бархате лежали очки.
Муравьев давно не раскрывал футляра. Снова нахлынуло, как она смотрела и улыбалась, и он привычно постарался не думать об этом.
Коваленко взял в руки очки. Неожиданно тяжелые. Массивная оправа из пластика, очень широкие дужки. Он надел очки, - оказывается, простые стекла. Глянул в автомобильное зеркало...

Мой кузен Сид заявился без предупреждения. От него попахивало спиртным.
-Я добрался на метро. Что там у тебя в холодильнике?
Через минуту он расслаблено пил пиво, а в динамике грохотал Рик Маккензи. Обычно он приезжал на мотоцикле, на котором гонял по городу.
Тогда пиво в больших количествах отменялось, но Маккензи – это обязательно.
-Я знаю, мы, шотландцы, славимся бережливостью. Но не бойся, что я приперся опустошить твой холодильник. Я по делу. Сейчас лето – мертвый сезон, уже две недели никого не зарезали. Редактор просит у меня хорошую сенсацию.
Сид, как и я, учился в университете. Кроме того. он подрабатывал в желтой газетке, что очень не нравилось его матери – моей тете.
- Ты ближе к физике и прочим генетикам, придумай что-нибудь про летающие тарелки, инопланетян, что они проделывают с нашими бедными девушками.
- Порыскай в сети, там этого дерьма полно.
- Требуется погорячее.
Мы выпили, к этому...

Валерий сидел на лавочке, возле института Глобальной Генетики в полном беспамятстве: умер и все тут. Только что разрушилась мечта всей его жизни. Он думал, что после этой новости у него резко заболит сердце и случиться инфаркт. Или же отчаяние сделает его безумным, как других ученых, которые терпели фиаско. Но ничего не происходило: чувств ¬- никаких, мысли - ни одной, желаний - ноль. Конец.

…А ведь еще три года назад Валерий так весело начинал свои работы. Он - не генетик и даже не биолог - вдруг увлекся странным человеком, китайцем по имени Цзян, который создавал диво-мутантов - - куроуток и козокроликов, скрещивал арахис с пшеницей. А еще взял горсть проросшей пшеницы, поставил свой аппарат за ней, а сам сел перед ней и пропустил сквозь зерна на себя их биоэлектромагнитное излучение. Оно перенесло «молодильную» пшеничную информацию на Цзяна и морщины на его лице исчезли, утверждал ученый. Еще китаец уверял, что в подвале своего дома в трубе трехметрового...

Мама ушла удивительно. Она сделала это настолько деликатно и тонко, что можно было подумать – она заранее всё рассчитала.
Но рассчитать начало легкого недомогания в понедельник, в первый день моих вынужденных «каникул», вызванных неполадками в работе моей экспериментальной установки и дать мне возможность поухаживать за ней, принять во вторник свою племянницу и мило поболтать с ней в последний раз, вызвать «неотложку» в среду утром, своими ногами выйти из квартиры, выпить стакан чаю в больничной палате, и тихо умереть в ночь на четверг – все это рассчитать невозможно. По крайней мере, тогда мне так казалось…
Первое время, оставшись один, я попробовал погрузиться в работу и безвылазно «сидел в Интернете».
Интернет коварен – он затягивает как омут и соблазняет как дьявол. Пока поисковики искали информацию по теме диссертации – «Возможность экспериментального обнаружения эффектов многомирия» - Интернет не отпускал моего внимания и соблазнял на греховные поступки. …