Громоздкая машина министра обороны солидно проползла в Кремль. Стоявший на страже у ворот лейтенант, увидев маршала Булганина на переднем сиденье, козырнул. Ему показалось, что в глубине машины, на заднем сиденье, людей слишком много, но он загнал свои сомнении подальше и даже оглянулся – не увидел ли кто, что он слишком приглядывается. Подозревать в чем-то верного продолжателя дела Великого Сталина, члена Президиума ЦК КПСС, Министра Обороны и Маршала Советского Союза было себе дороже. Таких лейтенантов, как он, на каждом углу по десятку. Что в Москве, что в Магадане. Будет умничать, отправят на Сахалин. А то и просто сгноят на Лубянке.

Микроавтобус походил на духовой шкаф. Снаружи конечно эта рухлядь напоминала «ГАЗель», внутри которой парило так, что в самую пору было вытаскивать пассажиров, поливать собственным потом и переворачивать на другой бок. Машина неслась меж полей зерновых культур, шуршала покрышками о гладкий асфальт и раскалялась под зенитным солнцем все сильнее.
Валек раскрыл форточку и высунул наружу руку.
- Уф, - выдохнул он, - жарко, однако.
На кой лях его угораздило переться на деревню к теще именно сегодня? Впрочем, вопрос риторический – суббота, выходной день…

На дороге, с прибитой теплым летним дождем пылью, что проходила мимо добротных домов частного сектора города, прыгал и корчил рожи малыш. Он дразнил седого старика, который чинно сидел на скамейке у зеленого решетчатого забора, огораживающего садик перед домом. У старика были кустистые брови, нависавшие над глазами и бородка. Он обеими руками опирался на палку.
— Дед-пистолет, накурил на сто лет, — весело выкрикивал мальчуган.

— Рисли, Вы здесь?— спросил сгусток излучения, залетевший в шаровую камеру.
— Да, Селвей! Центрируйся!
Сгусток излучения образовался в центре шара. Короткая вспышка и существо, изнутри переливающееся всеми цветами радуги, подошло к тому, которого оно назвало Рисли.
— Меня к тебе послал Большой Совет! Ты завершил работу?
— Да! Вот, конечный результат перед тобой!— Рисли показывал на маленький замкнутый спиралевидный сгусток.
— Что это?
— Это память, послание нашим потомкам. Тем, которые будут после нас. Потом они назовут это ГЕНОМ. Я в него закодировал все наши знания.
— Хм, значит, они будут такие же, как мы — энергетические уровни?
— Нет, нет! Что ты Селвей! Это будет совершенно новый тип жизни — биологическая. И только с помощью подсознания они будут выходить на энергетический уровень...

Когда Уиндэму позвонил некто Чарльз Скадловски, отрекомендовался соучеником по Художественной Школе и предложил встретиться и вспомнить старину - Уиндэм согласился. Он был не прочь встряхнуться. Боб дал ему предлог и держал себя как равный, что Уиндэму понравилось, поскольку, что Бобу от него нужно, было понятно: об этом свидетельствовала папка довольно большого формата, лежавшая рядом с Бобом на стуле.
И все-таки, когда Боб, наконец, при более или менее уместном повороте разговора сказал: "Если уж мы заговорили об искусстве..." и достал из папки небольшую пачку рисунков, Уиндэм огорчился.
Но рисунки оказались… интересными. Эту мысль Уиндэм удивленно сформулировал на первом листе, а на втором он с благоговением профессионала почувствовал вдруг пошлость этого слова в применении к тому, что держал в руках.
Уиндэм поднял голову:
- Боб, ты… нет слов. Ей-богу, новое слово в искусстве.
Боб глубоко вздохнул и ответил:
- Это не я.
- А кто?
- Обезьяна.